Из книги: "Традиционная культура Гороховецкого края" в 2-х т. Т.2.- М. Государственный республиканский центр русского фольклора, 2004.  стр.409-496. Сказки записанные в наших местах.
 
« Дурак и берёза » .
 
Записал А.И.Исковяк в с. Фоминки в 2000 г. Рассказывала Н.С.Чеснокова, 1932 г.р. (исполнитильница сообщила, что сказку она знает от матери).
Так. Жил, значит, старик со старухой. У них было три сына: два умных, третий Иванушка-дурак. Вот через некоторое время умирает у старика жена. Остаётся он с тремя сыновьями. Ну, и он (да я не умею их рассказывать-то!), вот, и он был преклонного возраста. Старик тоже приболел. Призвал своих сыновьёв и вот разделил: двум братьям он - по половине дома, а Иванушке отказал старого быка. Ну вот. Живёт он у братьев. Они над ним издеваются, шпыняют его. Жить ему нечем. И , решил он продать быка.
Вот выпросил у братьев верёвку, привязал его за рога и повёл на рынок. А идти надо через лес. Вот подходит он к лесу, а на опушке леса стоит старая берёза. Значит, был ветер па улице. Вот он подходит. Подошёл, значит, у этой берёзы сел отдыхать. А она скрипит на ветру-то:
«Кыррр-плю, скррр - плюю»,
Опять:
«Скррр - плю».
Он начал слушать. Ему послышалось, что она говорит: «Куплю» да «Куплю».
- Купишь? Вот и хорошо, матушка, вот и купи. Я к тебе его и привяжу, чтоб он не убежал от тебя.
Привязывает быка к берёзе, а она всё: «Скрр-плю».
Ну вот, привязал:
- Теперь давай расплачивайся! Давай денежки!
А ветер повернул с другой стороны. И она заскрипела:
«Ва-тррра, ват-трра».
- А, завтра? Ну ладно, поверю, приду завтра.
Вот он отправился домой. Приходит. Братья:
- Ну что, дурак? Куда дел быка-то?
- Продал.
- Кому ты продал?
- Берёзе.
- Какой березе?
- В лесу. Я веду его, а она говорит: «Куплю».
- Да ты что, дурак, разве берёзы говорят?
- Вот говорит.
Они над ним на смех, подняли его на смех. Ну, вот.
На следующий день он, значит, отправляется с мешком на плече на рынок: деньги получит - пойдёт. Вот подходит. А ветер-то не сменился. Так всё она и скрипит. Всё «Завтра» да «Завтра». Да, пришёл, а быка-то уже нету. Одни кости. Да верёвка привязана.
- Ну вот, матушка, быка-то съела, теперь давай расплачивайся!
А она всё опять: «Завтра».
- Ну что? Ну ладно, подожду уж до завтра. Ещё день подожду.
Обратно вернулся. Они его подняли:
- Ах, такой-сякой.
Дескать, тут хоть бы мы его съели, а ты искормил кому-то.
Вот он пошёл обратно. Она опять всё: «Завтра» да «завтра». Он разозлился. (А вот уж я и не знаю, топор-то с ним что ли был?) Он по ней ударил, а в ней, видно, было дупло. Когда-то в старину там водились разбойники. И в этой берёзе они прятали золото. Разбойников всех выловили, которые уж умерли, и там остался клад. Вот он, значит, ударил - оттуда посыпались, видно, из дупла-то. Он наклал в мешок. Вот тащит его. Братья-то глаза-то на него и вытаращили. Вот.
- Ты где это взял, дурак?
- Берёза за быка уплатила.
- Да ты чё порешь? Берёзы не говорят.
И начали его обратно.
- Да пойдёмте, там и вам хватит!
Вот тут уж они поверили, он их повёл. Так что там и братьям хватило. Вот такая вот... Он купил дом на это золото. В общем, он стал жить-поживать и добра наживать. А то его братья выгоняли, ему и жить-то негде было.
 
 
 
«Дурак делает покупки».

Записал А.И. Исковяк в с. Фоминки в 2000 г. Сообщила Н. С. Чеснокова, 1932 г.р. (замечание исполнительницы по окончании сказки: «Не складно. Я не умею сказки рассказывать»).

В общем, жили в лесу они, старик со старухой, и вот тоже у них был сын Иванушка. Вот у них все припасы выходят. И отец посылает его на базар:
- Съезди, Иван, купи пшён. Да стол уж плохой, стульи - все ножки раскачались. В общем, падат. Вот купи столик да табуретки. (Не стулья - табуретки.) Купи мешок пшена, купи соли, купи горшков.
Раньше ведь в горшках всё варили, в печи-то, обливные, так ведь глазированы, как они, глиняны. Так. Ещё-то чего? Вроде все.
Вот поехал он. Поехал на базар и всё это купил. Всё. А, ложки еще! Ложки деревянны, да.
Вот едет оттудова, значит, а лошадь наклала на дороге. Бывало-от ведь, дороги-т были лошадины. И - галок села куча.
- Да вы что, матушки, дрянь-то клюёте? Да вы что? Дайте-ка я вам пшёнца насыплю.
Он им мешок-то рассыпал пшена-то. Едет дальше. Едет лесом — пеньки стоят.
- Да вы что это без шапок? Зима, а вы без шапок. Дайте-ка я вам вот шапки-те надену. Вам потеплей будет.
Он горшки-то на них понадевал. На пни-те. Дальше едет. Едет дальше - лошадь устала, ноги уже у ней заплетаются. Он её пороть, а она падат! Ну чё делать-то? «А-а, да это я что и-то про эти стол и табуретки-то, да у них четыре ноги-то, а они на лошади едут».
- Пешим дойдёте! - Он их, значит, ставит на дороге:
- Дойдёте.
Дальше поехал. Лошадь-от вообще уже устала. Подъезжает к реке он её поить. Ну не знаю, зима ли, осень, наверно, была: всё-таки вода вот была, а пеньки-те замёрзли, вот. Он её - она не пьёт.
- Ах ты, волчья сыть! Ты что, не хочешь? Не солено, можа?
Он мешок с солью, значит, в реку. Насолил. Она опять не ест. Он её схватил дубиной:
- Такая-сякая, не хочешь солено пить.
Он её, значит, ударил. Лошадёнка совсем упала. Свалилась. Ну и всё. Расторговал всё, остались одни ложки, ложки в сумке. Надевает через плечо сумку - отправился пешком. Вот идёт. А они-то в сумке-т всё: «Бряк, бряк, бряк, бряк».
- Ах, я какой дурак? Вы что это меня дразните? Замолчите, сказал!
Идет, значит, дальше. А они опять бряк-бряк под каждый шаг. Опять бряк-бряк. Он их вытряхнул да истоптал:
- Не будете дразниться!
Вот приходит домой. Родители глаза вытаращили:
- Ты что пешам? И где у тебя всё?
-Я всё, батюшка, закупил. Вот такое дело получилось. Еду, а сестрицы на дороге помёт клюют. Я им высыпал пшено-то, накормил их. Вот. Еду, а там братцы в лесу стоят без шапочак. Им ведь холодно. Ну, горшки-те я им и надел вместо шапок. Ну вот, значит, дальше. А лошадь-то не захотела пить-то несолёну-то. Вот соль-то я высыпал. А она и солёну-то не пьёт. Ну что? Да нет, ещё про столы. А эти к нам, - грит, - скоро подойдут. Вот я их на дорогу составил. Она, - говорит, - не везёт, а у них по четыре ноги-то. Придут скоро. Ну вот, а ложки-то меня всю дорогу дрзанили: «Дурак да дурак, дурак да дурак». Вот. Ну я и их тожа. Наказал, истоптал я их, батюшка.
- Вот дурак, вот дурак, чаго теперь мы делать-то будем? Ни лошади, ни питания-то у нас никакого уже нету.
Вот в общем этим кончилось. Наказал он их.
 
 

«Исправление ленивой».

Записали А.И. Исковяк, В.Г. Смолицкиц в c. Фоминки 29 июня 2001 г. Сообщила Н.С. Чеснокова, 1932 г.р.

Жили-были Иван и Улита. Иван домашними делами занимался, по хозяйству, а Улита больше всё лежала только: ленивая была баба-то.
Вот Иван поехал оесной на свою полосу пахать. Вспахал, потом засеял. Улита в поле не бывала. И вот пришло время убирать урожай. Иван сходил, значит, на свою полосу, посмотрел - урожай созрел, пора убирать:
- Ну вот, давай, Улита, выходи зажинки делать. Зажинать пора.
Ну-от, проводил Улиту. Оставил ее там. Сам домой отправился. Улита до позднего вечера не являлась. Потом идёт. Пришла, значит. - Иван спрашиват:
- Ну, как, Улита, много ли нажала?
- Четыре четыря, пятый растопыря.
А раньше ведь все в десятки-т клали: десяток клали, верхним накрывали. Растопыривали, вернее, к верху этими срезами. «Ну, - он подумал, - четыре десятка, пятый растопырила».
На второй день опять Улита пошла. Опять приходит вечером. Опять:
- Ну как, Улита?
- Опять четыре четыря, пятый растопыря.
Ну, верит ей. На третий день уж он считает: «Уж там пора бы всё выжать. А она всё растопырила. А она все ещё ходит - жнет». И вот он решил проверить. Приходит. Смотрит: четыре снопа нажато, пятый растопырен, и она в холодке спит. Голову под снопы - и спит. Вот уж он тут не выдержал и решил ей проучить её. Принёс, пока она спала (а она целый день спит), принес лагунок. «Лагунок» — у нас раньше называли чугунно ведерко такое с дёгтем: колёса, оси мазать, колёса у телег надевались на оси и смазывались. Вот он её обстриг и дёгтем вымазал голову ей. Она не чувствовала, так и спала до позднего вечера.
Когда уж солнышко упёрлось ей в одно место, она встала, значит, схватилась за голову, небось почувствовала что-то не так - и руки-то в дёгте, и не поймёт, что с ней случилось. Дождала, так-то идти-то стыдно - светло, дождалась, когда уж смеркалось. Идёт. А он заперся кругом, Иван. Она стучится. Он:
- Кто там?
-Я!
- А кто ты?
- Да ты что, Иван, не узнал что ли? Это я!
- А кто ты?
- Да Улита!
- Не-ет, - поглядел в окно. - Моя Улита не брита. А ты, - дескать, - брита.
Так он ей и не открыл. Ну она со слезами уселась на завалинке. Ревёт. А в селе-то у них была церковь. И вот в эту ночь ехали разбойники церковь грабить. И оне наткнулись на эту Улиту. Да.
- Ты что, тётка, плачешь?
- Да вот так и так. Вот меня муж не пускает.
- Ну он почто тебя не пускает?
- Вот видишь, со мной что случилось?
- Ну, ладно; поедем с нами.
Поехали, значит. Церковь была где-то в середине села. Подъехали. И вот взломали запоры и её на колокольню присели:
- Вот сиди здесь и молчи. Ну, а мы пойдём тебе пряников принесём.
Ну вот, она сидит на колокольне, ждёт, когда ей пряники принесут, а оне обокрали, что им надо было, загрузились и уехали на тройке. Она сидит. Светать начало. А их всё нету.
А там, кто первый-то открывает, не знаю, пономарь или дьяк; там дьячок, дьяк и поп были, священник. Три. Вот пономарь идет открывать церковь. И он поднимается на колокольню, звонить собирается. Она уж слышит шаги и кричит:
- Идёте?
Его как громом ударило. Он оттуда вперекувырдашки! С лестницы-то. И к дьячку, нет, к дьякону:
- Там Пресвятая Богородица объявилась.
- Да ты что? Не может этого быть!
- Серьёзно, я тебе говорю. И спрашивала меня, дескать: «Идёте?» Ну вот, пойдём быстрее.
Вот оне подались. Стали подниматься. Опять туда. Она опять услышала. Опять:
-Идёте?
И этот в перекувьфдашки оттуда, кувырком - за попом. Вот пришли:
- Батюшка, там такое у нас. Пресвятая Богородица объявилась.
- Как объявилась?
- Да вот так вот. Вот спрашиват нас. Мы поднимаемся, а она спрашиват: «Идёте?»
А накануне-то дождик прошёл. Лужи везде были. А поп только хромовы сапоги сшил. Ему уж больно их жалко было: по лужам-то идти. Они его понесли в этих новых сапогах. Ну вот. Несут и туда поднимают. Она обратно услышила и опять:
-Идете?
Оне, уж тут их трое, оне уж осмелели:
-Идём.
Да-а.
- Несёте?
- Несём. - Оне несут попа-то. - Несём!
Перепугались, руки-то опустили. Она уже спрашивала, да уж это-от она спрашивала два раза их: «Идёте?» А тут уже: «Несёте?» Его и опустили, и он оттуд дует! И его уронили, и сами-то за ним следом!
Ну вот; а уж па улице рассветало. Народ уже стал просыпаться. К церкви начали собираться. К обедне. Обедню что ли гам с утра-то служат? Вот. А она сидит тама. О-о, а тут: «Пресвятая Богородица объявилась!». Ух! Все село нарядились. Все собрались, скружились (встали в кучку). Когда уж рассветало совсем-то, развиднелось, смотрют: да ведь это Улита, а не Богородица, на колокольне-то сидит.
Ну, вот (я уж конец-то…). Ивана пристыдили, что он её не пустил. Ну, вот, уговорили его. И он Улиту принял обратно. Бриту.
 
 

«Волк и козлята».

(Записала В. Е. Добровольская в д.Гончары в июне 2001 г. Сообщила В.Ф. Морозова, 1929 г.р.)

Жила-была коза, у ней было козлят много. Она уходит пастись и говорит:
- Никого не пускайте!
Оне сидят и слушают, и захотели молочка. А волк подошёл к норке, хочет тоже молочка и полакомиться козлятами.
- Коздятушки, - кричит тоненьким голоском, -
Робятушки,
Отворитеся,
Отомкнитеся,
Я, ваша мамка, пришла,
Вам молочка принесла.
- Нет, это не наша мамка. У нашей мамки голосочек тоненький, а этот уж больно толстый.
Он, значит, изменил голос, стал тоненьким кричать. Они открыли, а один спрятался в печи.
И вот мать пришла. Он вылез из печки и говорит:
- Мамочка! Всех нас волк приел.
- Как так?
Вот они волка-то наказали... Мать решила спрятаться, как будто у неё козлята. Он пришёл и стал песенку петь. Она вышла тихонько и поддела его на рог.
 
 
 
«Лубяная и ледяная хатка». 

(Записала В. Е. Добровольская в д.Гончары в июне 2001 г. Сообщила В.Ф. Морозова, 1929 г.р.)

Жила-была лисица и заяц. У зайчика был домик лубяной, а у лисицы ледяной. Вот пришло время, и у лисицы растаял домик. Она стучится к зайцу:
- Пусти меня пожить!
Он подумал: «Как бы она меня не выгнала». Ну и, значит, пустил её, онаживет. Он ушёл, она закрыла ворота. Он говорит:
- Что же мне делать? Пришёл в свой дом, а не пускают.
Пошёл к петуху.
- Идёт кочет на ногах,
Во сафьяных сапогах,
Несёт саблю на плечах,
Хочет лису порубить,
Хочет лису загубить.
Лиса, вон из дому!
Она помолчала. Он опять ей запел ей эту песню. Она:
- Ну ладно, я одеваюсь.
Он еще пропел ей. Она:
- Собираюсь!
- Идёт кочет на ногах,
Во сафьяных сапогах,
Несёт саблю па плечах,
Хочет лису загубить,
Хочет лису порубить.
Лиса, вон из дому!
Она в окошко выбежала. Остался зайчик у себя.
 
 

Вверх